Политехники в бою — «Дубр» был за нами. 1971

Аверин В. «Дубр» был за нами.— М., Политиздат, 1971. — С. 72—82

ПОЛИТЕХНИКИ В БОЮ

В древние времена, когда выступали в поход беспокойная Литва или крестоносная рыцарская Ливония, вся порубежная Русь поднималась на защиту своих земель. Ратные беды сплачивали население, и на битву с врагом выходили крестьяне и ремесленники, бояре и купцы, витязи в доспехах и смерды, вооруженные лишь рогатиной. Шли и «рубленые» люди — вступившие в ополчение по жребию, и «охочие» — добровольцы...

Обрекая русские города и села мечам и пожарам, гитлеровцы продолжали дело своих разбойных предков, псов-рыцарей. Ефрейтор Адольф Гюнтер, убитый на «Невском пятачке», так и писал в своем дневнике, который попал в руки советских солдат:

«Нам сказали: необходимо исправить ошибку предков — рыцарей XIII века, которых князь Невский застал врасплох и случайно победил. Теперь это исключено. Фюрер все предусмотрел. Россия у наших ног. Нам осталось перешагнуть Неву, и северная столица большевиков падет...»

Но перешагнуть Неву потомкам тевтонских крестоносцев так и не удалось. Богатырской своей грудью отражал советский солдат все удары, направленные на город Ленина с востока. И не только отражал, но и постоянно наносил свои сокрушительные удары, вынуждая противника расходовать на частные контратаки силы, сосредоточенные для штурма Ленинграда. Этот штурм так и не состоялся.

Дух Ярославичей, громивших тевтонов на льду Чудского озера, не угас и в их потомках. Как и встарь, на борьбу с вражеским нашествием поднялись все, не взирая на чины и звания. Мысль об этом невольно приходила в голову при чтении письма:

«Ленинград. Дорога в Сосновку. Политехнический институт, деканат механико-машиностроительного факультета, Заикиной А. Ф. и другим.

Дорогие друзья и товарищи по краснознаменному факультету! Шлю вам горячий привет и лучшие пожелания. Полтора месяца прошло с тех пор, как я распрощался с факультетом, с вами, мои славные товарищи. И вот уже месяц, как мы на фронте, я все еще жив курилка! В самом деле курилка, даже отчаянный: курю по две папиросы сразу ради экономии спичек.

О вас, дорогие мои, вспоминаю часто и особенно после... (здесь в письме, видимо, осколочная пробоина.— Авт.) или 36-часовой вахты смерзнешь, воспоминания о хорошем отношении ко мне согревают.

Из VI корпуса нас отправили в казармы на Лермонтовский; семь политехников, и все доценты, и все рядовыми... Доцент Г. В. Мельников пошел в другую часть, четверо... прибыли в действующую. Недавно в один и тот же день серьезно ранило в правую руку доцента Я. Л. Рузина (ЭМЕХ) и легко ассистента И. Л. Повха... Я знаю, у вас добрые сердца и благородные души. Кроме того, у нас взаимные симпатии. Скучно в институте? И вообще в Ленинграде невесело? Поверьте, я всей душой хотел бы, чтобы... и не только не жалею жизни для... но, очевидно, придется всем нам еще потерпеть...

Александра Филипповна, как Вы хозяйничаете, что теперь делает деканат? ...Сергеевна, как Ваше самочувствие? А Любовь Дмитриевна, наверно, мерзнет? Помещение-то не топят? A у Марии Матвеевны теперь гора забот о детях. Что-то теперь с моими ребятами... А что теперь со студентами, где пятый курс, где мои симпатии?

Все ли для меня пропало, как я ушел из деканата? Нет, конечно, нет, A что стало с нашими кабинетами, как Александра Васильевна, Ирина Григорьевна и другие мои симпатии? Привыкают? Напишите-ка мне письмецо, и не одно. Приятно здесь получить письмецо, радостно. Я надеюсь, что и студенты меня не забыли. Может быть, и они напишут? Может быть, были ко мне личные письма, перешлите их, пожалуйста, я буду рад и благодарен.

Мой сердечный привет передайте Николаю Павловичу, Александру Павловичу и всем товарищам по кафедре. Желаю всем вам доброго здоровья и успехов. Надеюсь, что наша связь будет поддерживаться. Крепко жму ваши руки.

В списке раненых, выбывших в санчасть, но не исключенных из состава четвертой роты, значатся и товарищи Н. В. Пимкина, о которых он сообщает своим коллегам: Яков Лазаревич Рузин ранен 23 октября, Иван Лукич Повх — 24-го.

Когда с этими документами и письмом, найденным под Дубровкой, я пришел в Политехнический институт и спросил о судьбе Николая Васильевича, меня проводили в лабораторию технологии машиностроения, которой заведовал доцент Пимкин и где висел его портрет с траурной лентой на уголке. Письмо, найденное в полевой сумке, было первым и последним посланием его на родной факультет. Из боя, разгоревшегося на дубровском поле 7 ноября 1941 года, он не вернулся.

...В тот день, когда фашистские танки, прорвавшись по Петергофскому шоссе, появились почти у проходных Кировского завода, Ленинград готов был подняться на баррикады, а «Ленинградская правда» вышла с тревожной и призывной передовой статьей «Враг у ворот». Доцент Рузин тогда дежурил по партийному комитету Политехнического института. Утром из Выборгского райкома передали телефонограмму: старые коммунисты призываются в армию по партийной мобилизации. Сборы были недолги, В подвале одного из учебных корпусов ученым выдали оружие и обмундирование. Потом несколько дней военной подготовки — и в бой.

— Ленинградцы сдаваться не собирались, не привыкли они стоять на коленях,— вспоминает доцент Я. Л. Рузин,— Да, как известно, их капитуляцию фашисты и не приняли бы, так как Гитлер приказал им полностью уничтожить Ленинград, а место, которое он занимал, передать финнам. Выбора у нас не было: или смерть, или победа. Третье исключалось, Поэтому призыв в армию ценнейших кадров — ученых — мы восприняли не как акт отчаяния, а как решение, продиктованное величайшим мужеством и суровой необходимостью. Конечно, победа в любой войне куется не только на поле брани, но и в тиши лабораторий, и человек в белом халате может порой причинить врагу больше ущерба, чем целая дивизия, вооруженная до зубов. Но тогда обстановка была такой, что с оружием в руках надо было отстаивать и эти самые лаборатории... О своих чинах и званиях тогда почти никто не вспоминал. Даже в том, что мы оказались рядовыми в стрелковой роте, была своя неумолимая логика. Кто мог тогда поднять в атаку наспех сколоченные подразделения? Кто мог их воодушевить, повести за собой? Конечно, только коммунисты. Люди, прошедшие суровую школу гражданской войны, одержавшие победы над сильным, хорошо вооруженным и уверенным в своем превосходстве противником. Речь тогда шла не только о жизни и смерти, речь шла о неизмеримо большем — судьбе Родины. И мы это понимали. В казармах на Пионерской улице нас, старых большевиков, собрал ротный по литрук Занкович. Сказал, что роте предстоят очень тяжелые бои и поэтому он очень рассчитывает на нас, на нашу помощь в воспитании бойцов. Николай Васильевич Пимкин быстро нашел общий язык с солдатами, стал любимцем роты. Был он мастером на все руки, с людьми сходился быстро, вражеским снарядам не кланялся, мог ответить на любой вопрос, а эти качества на войне ценятся больше всего. Когда я лежал в госпитале, раненые однополчане рассказывали, что погиб Николай Васильевич смертью героя в день 24-й годовщины Великого Октября. В разгар боя командир взвода, в котором служил Пимкин, погиб. Николай Васильевич поднял залегшую красноармейскую цепь в атаку, но тоже был сражен... В госпитале я пролежал довольно долго. К службе в армии меня признали негодным. В декабре вывезли самолетом на Урал. Преподавал в Уральском политехническом институте, потом вернулся в Ленинград. После войны несколько лет провел в Китае: был преподавателем в одном из вузов в Харбине, Пишу, работаю. Жив и Иван Лукич Повх. Он был ранен почти одновременно со мной. В последние годы трудился в Донбассе. Член-корреспондент Украинской академии наук. А с доцентом Григорием Васильевичем Мельниковым можно поговорить — он работает в нашем институте...

— С Пимкиным мы были друзья,— вспоминал Григорий Васильевич,— вместе в армию пошли, вместе были в первом бою под Колпином. Потом меня перевели в пулеметную роту в том же батальоне. В дни ноябрьского наступления наши пулеметчики поддерживали своим огнем атаку роты лейтенанта Бешкенадзе. Выпала на мою долю и тяжелая обязанность передать жене Николая Васильевича весть о его гибели... После боев на плацдарме нас отвели в тыл. Я возил бревна из лесу, стоял на часах у блиндажа. Много моих друзей к этому времени уже погибло или было ранено. Горело у меня сердце. Однажды не выдержал, обращаюсь к начальству; «Отправьте меня в танковую часть. Драться хочу. Материальную часть танка знаю». «А ты что, тракторист?» — спрашивает начальство. «Нет,— отвечаю,— доцент, заведовал кафедрой двигателей внутреннего сгорания в Политехническом институте...» Однако в танкисты я не попал. Жизнь распорядилась по-другому. Угодил в госпиталь, где пролежал полгода. A потом был списан по чистой...

Я слушал эти рассказы старых ленинградских партийцев, дравшихся на фронте рядовыми бойцами, и невольно вспоминал наделавшую в свое время много шума книжонку американского разведчика, возмечтавшего о лаврах ученого,— Леона Гура «Ленинград в осаде». В своем сочинении Леон Гур, в частности, утверждал, что коммунисты в осажденном Ленинграде пользовались особыми преимуществами и что люди якобы именно потому и вступали в партию, чтобы получать повышенные пайки и питаться в столовых по особому меню.

Судьбы политбойцов-политехников лучше всего опровергают этот клеветнический вымысел. Эти люди по зову партийного долга оставляли высокооплачиваемую работу и шли в бой с солдатской винтовкой в руках. Они не могли послать своим семьям денежного аттестата, как это делали командиры и сверх-срочники, и сами не получали никакой надбавки к солдатскому довольствию.

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков по поводу враждебных измышлений пишет: «В иностранной политической литературе и по сей день нередко встречаются определения коммунистов, партийных работников как какой-то «элиты», привилегированного слоя нашего общества. Как человек военный, я пожелал бы любой стране иметь подобную «элиту», представители которой столь беззаветно и героически могли умирать за свою Родину...

Мне не раз приходилось разговаривать с направлявшимися в войска политбойцами.'Эти люди несли в себе какую-то особую, непоколебимую уверенность в нашей победе. «Выстоим!» — говорили они. И я чувствовал, что это не просто слова, это образ мышления, это настоящий советский патриотизм. Своим великолепным оптимизмом политбойцы возвращали уверенность людям, начинавшим терять присутствие духа».

Да, коммунисты не пользовались никакими благами. Вместе со всеми ленинградцами переносили они лишения, мерзли в окопах, пухли от голода, Была у них только одна привилегия — первыми идти туда, где труднее. И столько оказалось тогда желающих быть первыми, что за полтора самых тяжелых года блокады ряды коммунистов в городе увеличились на 21500 человек! Лишь в первые три месяца войны ушло на фронт 70 процентов членов городской партийной организации и 90 процентов всех комсомольцев. По партийным мобилизациям, проведенным горкомом, 12 тысяч коммунистов — партийный актив, в том числе 1200 секретарей парторганизаций,— отправились рядовыми бойцами на передний край.

Читая письмо давно погибшего товарища, Александра Филипповна Заикина не могла удержаться от слез. Только человек очень большой души мог найти такие теплые сердечные слова. И как отогрели бы они ее тогда, в сорок первом! Перед октябрьскими праздниками немцы подвергли город особенно зверским бомбардировкам. Была разрушена и квартира Александры Филипповны. С двумя малыми детьми поселилась она в деканате. Старшенький умер потом у нее на руках. Товарищи на фронте... А Николай Васильевич — заместитель декана, находясь на линии огня, вспомнил о ней.

— Был это настоящий коммунист и настоящий ученый — честный, храбрый, прямой,— говорит о доценте Пимкине Александра Филипповна.— Как он любил свой факультет! Как гордился тем, что за высокую успеваемость завоевал он переходящее Красное знамя! Каждого студента знал по имени и отчеству... а в своем пятом курсе, где училось много талантливых ребят, просто души не чаял. И студенты тоже любили Николая Васильевича, хотя и строг он был, поблажек не давал. На кафедре его до сих пор помнят...

Прав был Николай Васильевич — невесело тогда было в Ленинграде, пусто, темно и холодно в институте. Женщины, которым передает привет пулеметчик Пимкин,— простые технические работники деканата. Мария Матвеевна, например, была курьером, а на руках у нее — куча ребятишек. Вот Николай Васильевич и беспокоился — трудно ей приходилось. Умерла она в блокаду... Да и другие приветы передавать некому: одни легли под немецкими пулями в атаках, другие подорвали здоровье в блокадные годы. Николай Павлович — это профессор Виноградов, наш декан, крупнейший в стране специалист по металлоконструкциям, по линиям высоковольтных передач. Стар он был и дряхл, на фронт его не взяли. Умер после войны. A Александр Павлович — это профессор Соколовский, заведующий кафедрой технологии машиностроения, где работал Пимкин. Это он восстанавливал после войны пимкинскую лабораторию... Я теперь на пенсии, но вот вырастила внучонка, и снова потянуло меня к студентам. Работаю здесь время от времени... А наш пятый курс...— На глазах Александры Филипповны снова сверкнула слеза.— Как мы старались сберечь наших выпускников, нашу гордость! Многие мальчишки всеми правдами и неправдами добились все таки отправления на фронт. Одни погибли, другие дослужились до больших военных чинов. Уцелевшие в боях доучивались уже после войны. Да вот один из них...

— Все, кто учился у Николая Васильевича, никогда его не забудут,— говорит старший преподаватель кафедры технологии машиностроения Александр Алексеевич Смирнов.— Человек был большой души и специалист отменный. Обладал он и тем обаянием, которое вызывает желание подражать. Только мало пришлось мне слушать лекции Николая Васильевича: с третьего курса летом 1941 года ушел я в истребительный батальон, был пулеметчиком, снайперил по малости...

Вместе с Александром Алексеевичем отправились на фронт сотни студентов и преподавателей института. Третья рота Выборгского полка почти целиком была сформирована из политехников. В ее составе были и те, кто только-только защитил дипломный проект: отличник учебы комсомолец А. Колосов, окончивший электромеханический факультет, член партии, выпускник энергомашиностроительного факультета А. Новиков, комсорг группы Е. Герцберг и многие другие. В ночь на 15 июля Выборгский полк выступил на фронт. На восточном побережье Ладожского озера он с ходу вступил в бой, чтобы прикрыть город Олонец. Более месяца ополченцы-политехники, переходя в контратаки, упорно удерживали свой рубеж обороны, проявили большое мужество и храбрость.

Группа политехников отважно сражалась на Крайнем Севере в Особом добровольческом разведывательном отряде Северного флота. С «морских охотников», торпедных катеров и подводных лодок они высаживались в глубоком тылу противника, совершали на лыжах многодневные рейды за линией фронта. В ноябре 1941 года разведчики-политехники прошли по вражеским тылам более четырехсот километров. Спали на снегу, не разводя костров. Захватывали «языков», наносили на карту укрепления и огневые точки фашистских горных егерей.

A ранней весной 1942 года в штаб стрелковой бригады, воевавшей под Новгородом, наведался комиссар партизанского отряда. Он рассказал о боевых делах народных мстителей, договорился о взаимодействии с фронтовыми частями, а потом, за чашкой чаю, стал вспоминать мирную жизнь.

— До войны я учился в Политехническом. Славные были годы! Особенно мне запомнился преподаватель экономики машиностроения Карп Миронович Великанов. Где-то он теперь?..

И тут из угла землянки вышел невысокий коренастый человек, одетый в стеганку.

Учитель и ученик обнялись. Оказалось, что лейтенант Великанов тоже воюет с первых дней войны и много раз водил свой взвод в атаки под Любанью и Мгой...

Много политехников сражалось и на невском левобережном плацдарме.

«Славные были это ребята! — пишет Б. М. Бушмарин, бывший командир пулеметного взвода в том самом втором батальоне, где служил доцент Пимкин.— Вечная слава живым и павшим! Никогда не забуду политехника Хаскинда, политбойца, коммуниста. Это он выволок меня, раненного в бою, на плащ-палатке к переправе. Отличный был солдат! Бывало, когда у ребят тошно на душе, скажет что нибудь смешное, и глядишь — взвод повеселел, приободрился... »

В честь этих героев на просторном дворе института сооружен красивый и строгий монумент. Каждый год в День Победы около него собираются старые фронтовики, вдовы павших в бою, студенты, чтобы почтить память тех, кто в грозное время с оружием в руках покинул эти светлые учебные корпуса.

— Строили памятник всем миром, как повелось на Руси,— рассказывает преподаватель А. А. Смирнов.— Это памятник тем, кто не вернулся с войны, в том числе и Николаю Васильевичу. Летом студенты заработали деньги, трудясь на колхозных полях и фермах, на целине,— отдали. Подписной лист среди преподавателей распространили. Бывшие наши выпускники, работающие в разных городах страны, тоже немалую сумму прислали. Построили! Институт наш не беден, мог на свои средства соорудить монумент. Только всем хотелось внести свою долю...