«Невский пятачок»-2. — «Дубр» был за нами. 1971

Аверин В. «Дубр» был за нами. — М., Политиздат, 1971. — С. 17—29

Ленинград всегда вызывал у Гитлера страх и ненависть. Захвату этого города, считая его очень важным промышленным и военно-морским центром, оплотом большевизма, он придавал первостепенное значение и в первые дни войны бросил на него две полевые армии, поддержанные танковой группой генерала Гёппнера и воздушным флотом Келлера. Более семисот тысяч отборных гитлеровских вояк, опьяненных легкими успехами на Западе, уверенных в своей непобедимости, двинулись к городу трех революций, имея задачей сровнять его с землей, стереть с географической карты. Они уже видели в своих мечтах, как на месте дворцов, красотой которых восхищался весь мир, на месте площадей, на которые никогда не ступала нога вражеского солдата, вновь расстилаются мшистые болотные топи...

В то душное грозовое лето Ленинград взялся за лопату. Подобно своим предкам, которые в виду неприятеля, нагрянувшего развоевывать Русь, рвы копали и палисады ставили с бойницами, жители города вышли в поле. Многие сотни километров траншей, противотанковых рвов и эскарпов, надолбы и долговременные огневые точки преградили путь вражеским ордам. Жестокие бои разгорелись на ближних подступах к городу — на больших дорогах, ведущих в Москву, Киев, Прибалтику. На Шелони и Луге, у стен Иван-города и древнего Копорья поредевшие кадровые полки Красной Армии и ленинградские ополченские дивизии отбивались от фашистских танков гранатами и бутылками с горючей смесью.

A на восток от Ленинграда, где простирались торфяники и комариные болота, где по утрам еще трубили сохатые, сбивая рогами замшелые ветви с вековых сосен, было безлюдно и тихо. Только в августе болотистая равнина около Мги, куда гитлеровцы нацелили свой 39-й моторизованный корпус, запестрела девичьими кофточками и женскими головными платками. Но наскоро оборудованные ленинградскими работницами артиллерийские позиции и стрелковые окопы занимать было некому. Несколько разрозненных отрядов, которые пробились к южному берегу Ладоги от самого Новгорода, расстреляв по пути почти все патроны, да 1-я дивизия войск НКВД, спешно переброшенная сюда на машинах с Карельского перешейка,— вот и все, чем располагало командование в районе, где суждено было разыграться одному из самых ожесточенных сражений, решавших судьбу Ленинграда.

В самом конце августа триста вражеских бомбардировщиков закружились над Мгой. Дымным костром запылала эта крупная узловая станция на последней железной дороге, связывавшей Ленинград со страной. Потом двинулись вперед фашистские авиадесантники. Не сходя с машин, они вели огонь из минометов и пулеметов, пробивая себе путь к Неве.
И не выдержали их ударов поредевшие, измотанные непрерывными боями советские батальоны, оборонявшие Мгу. В простреленных и прожженных своих гимнастерках, цепляясь за каждую кочку, отходили они по горящим торфяным болотам к Неве.

На береговом откосе вспыхивали короткие и беспощадные схватки. Житель нынешнего города Кировска Алексей Зайцев, тринадцатилетним мальчишкой переживший вторжение гитлеровцев, вспоминает:

— Несколько бойцов засело в нашем поселке в здании средней школы. Помощи им ждать было неоткуда. Немцы подожгли школу, но из ее окон продолжали лететь гранаты и раздаваться выстрелы. И только тогда, когда пламя охватило все здание, солдаты покинули его. Фашисты тут же, на глазах местных жителей, расстреляли их...

8 сентября подразделения 20-й моторизованной дивизии вступили в Шлиссельбург. Другие вражеские части заняли невское левобережье на протяжении тридцати километров. Ленинград оказался в тисках. Оборонять город стало гораздо сложнее, так как все сухопутные дороги, связывавшие его со страной, были перерезаны, С этого времени связь с городом поддерживалась только по Ладожскому озеру и по воздуху. Тяжелая обстановка сложилась и на Неве в ее верхнем течении. Железнодорожный мост через реку саперам удалось взорвать в самую последнюю минуту. Бывший начальник Инженерного управления Ленинградского фронта генерал-лейтенант Б. В. Бычевский так вспоминает об этом:

— ...Правый берег Невы от поселка Пороги и выше практически никто не оборонял... Вот и железнодорожный мост, совсем не охраняемый. Прорвись сюда противник крупными силами — и перед ним откроется возможность беспрепятственного выхода в тыл всего южного часа обороны города. Как только прибыли минеры, я сразу же приказал им обрушить металлические фермы моста, заминировать подходы к нему и все места, наиболее удобные для переправы через реку...

Фашисты, не имея возможности форсировать Неву, выжигали Шлиссельбург и окрестные селения. A когда они все же спустили понтоны на воду, подоспевшие из города рабочие батальоны отбили у врага охоту соваться к реке. А перейди враг Неву — ему было бы рукой подать до его финского союзника, застрявшего перед советскими укреплениями севернее Ленинграда. Фашисты захватили бы здесь разветвленную сеть дорог и лишили бы город его последнего и единственного пути на Большую землю — водного пути через Ладогу.

Но переправиться через Неву немецко-фашистские войска так и не смогли. Зато это удалось сделать советским воинам.

В ночь на 19 сентября батальон старшего лейтенанта Дубика из 115-й стрелковой дивизии перешагнул через Неву. Ребятам крепко повезло в ту ночь. Противник, никак не ожидавший нападения, не обнаружил их во время переправы. Десантники перекололи гитлеровцев в прибрежных траншеях и захватили около поселка Московская Дубровка небольшой плацдарм. Отсюда вела прямая дорога на Синявино, на Мгу — дорога к Большой земле, к хлебу.

Установить подробности подвига и жизни старшего лейтенанта Василия Дубика было нелегко. В мемуарах, в военно-исторической литературе говорилось только то, что он возглавил штурмовой батальон, который первым оказался на «пятачке». Помогли сослуживцы героя, фронтовики. Петр Алексеевич Спирин, командовавший на плацдарме стрелковой ротой, а сейчас работающий в Астрахани, сообщил:

«Старший лейтенант Дубик с 1939 года, до начала Великой Отечественной войны, был начальником школы младших командиров в 638-м стрелковом полку 115-й стрелковой дивизии. Все без исключения сержанты и старшины нашего полка, которым командовал полковник А. Е. Калашников, были подготовлены и воспитаны в этой школе.

Дивизия наша — кадровая. Служили в ней бойцы, призванные на действительную службу в 1939 году. Война застала нас на Карельском перешейке. В июле 1941 года мы попали в окружение в районе города Энсо, но вырвались из вражеского кольца и пробились на полуостров Койвисто, откуда транспортными судами были доставлены в Ленинград. Пополнив боезапасы и немного отдохнув, двинулись к Невской Дубровке.

Нашему полку первому было доверено форсировать Неву. Впереди шел ударный батальон Дубика. Комиссаром у него был старший политрук Черный. Батальон блестяще выполнил свою боевую задачу, захватив на левом берегу чрезвычайно важный плацдарм.

В разгоревшихся затем кровопролитных боях старший лейтенант Дубик был смертельно ранен. Очевидцы рассказывали, что, умирая, он все же сумел приподняться с земли и в последний раз выстрелить в фашистов. Бойцы потом говорили: «Наш Дубик и мертвый продолжал воевать». Под бешеным огнем противника товарищи на руках донесли тело героя до Невы и переправили его на правый берег, где Дубик был погребен с воинскими почестями».

Плацдарм сразу же стал для гитлеровцев костью в горле. Они не жалели собственной крови, чтобы сбросить советских десантников в воду. Контратака следовала за контратакой. Стволы орудий и пулеметов накалялись так, что бойцы от них прикуривали самокрутки. Рев минометов, грохот разрывов, визг осколков слились в чудовищную какофонию... Смерчи огня и дыма, не оседая, висели над плацдармом.

Но переправившиеся на левый берег части 115-й стрелковой дивизии, 4-й бригады морской пехоты, 1-й дивизии войск НКВД не только железной хваткой вцепились в берег, но и метр за метром продвигались вперед, расширяя занятую территорию. Бои то и дело переходили в рукопашные схватки, и штык, граната и нож становились основным оружием...

Только за первые два дня боев на плацдарме было уничтожено более двух тысяч гитлеровских солдат и офицеров, пятнадцать танков и большое количество другой боевой техники.

Из Ленинграда к невским переправам спешно перевозились на машинах шлюпки, катера, понтоны, гоночные и прогулочные лодки из спортивных клубов и городских парков, грубо сваренные на Балтийском заводе тяжелые плашкоуты с надписями на некрашеных бортах «Бей фашистскую сволочь!». На этих плашкоутах на «пятачок» доставлялись танки. Вражеская авиация и артиллерия еще на дороге к Неве половину переправочных средств превращали в щепки. Многое гибло на переправах.

Батальон за батальоном, полк за полком уходили на «пятачок». Обратно возвращались только раненые. Коменданты переправ, руководившие на открытом правом берегу Невы посадкой солдат в лодки, занимали свою должность в среднем не более часа. Бот что писал об этих комендантах поэт-Фронтовик Михаил Дудин:

...Он видит смерть. Он жизнью мерит
Свою погибель без нытья.
Дойдет туда, на левый берег,
Лишь только пятая ладья.
А остальные без возврата
В щепу снарядом — и ко дну.
И кровь до самого Кронштадта
Окрасит невскую волну...

Не многим гребцам-саперам удавалось совершить повторный рейс через полукилометровую полосу кипящей от взрывов воды. «Кого на «пятачке» смерть миновала, тот во второй раз рожден»,— говорили солдаты.

Фашисты по башню закопали свои танки в землю, изрыли берег траншеями, крепко засели в здании Восьмой ГЭС и поливали переправы, подходы к ним и невский плацдарм шквальным огнем из всех видов оружия. Есть старая и верная солдатская примета: в одну и ту же воронку снаряды дважды не падают. На «пятачке», кроме как в воронки, снарядам просто не было куда падать.

Все на плацдарме стало условным. Условной была деревня Арбузово, с северной окраины которой советские солдаты прикладами и гранатами вышибали фашистов. От нее не осталось ни домов, ни труб, ни камней. Огонь уничтожил деревья, выкорчевал пни в роще Фигурной, которую непрерывно штурмовали красноармейские цепи. Условным был вдоль и поперек перепаханный снарядами перекресток дорог «паук», по которому била артиллерия обеих сторон и который старательно обходили в контратаках и наши, и враги.

Пробиться отсюда к Большой земле сквозь толщу вражеской обороны, не имея многократного перевеса в силах, по нынешним временам показалось бы невозможным. Но тогда об этом не думали. Некогда было думать об этом, когда голод стучал костлявым кулаком в каждую ленинградскую дверь. Сердца бойцов жгли слова приходивших в окопы рабочих: «Скажите, ребята, прямо — пробьете дорогу к хлебу, или нам с детьми нашими помирать?»

И снова на крутом невском берегу вырастали черные шеренги матросских бушлатов. Поднималась пехота. Страшна была она для врага. В полный рост, не кланяясь пулям, шли в грозном молчании в атаку на фашистские пулеметы коммунистические полки, сформированные из ленинградских твердокаменных партийцев. И раненые жадно глотали прокопченный шершавый снег и не торопились покинуть поле боя. Немцы здесь встретились с незнакомым им по прежним кампаниям грозным оружием: непреклонной стойкостью, твердой волей, презрением к смерти и массовым героизмом.

Старые фронтовики, дравшиеся под Невской Дубровкой, приводят подробности, свидетельствующие о мужестве их товарищей. Майор запаса Василий Иванович Шумаев, живущий ныне в городе Фрунзе, был на «пятачке» политруком противотанковой батареи. Он рассказывает:

— Наша батарея 45-миллиметровых орудий, которые ставились на прямую наводку, была сформирована осенью 1941 года из моряков-балтийцев. Ночью мы на руках перенесли наши пушки на понтоны. Переправлялись под беспорядочным огнем противника. Только у последнего понтона был осколком пробит борт. Понтон стал набирать воду и сел на мель у самого берега, где он был уже неуязвим.

Весь берег был в нишах с накатами и без накатов. В них бойцы отдыхали и обогревались, перевязывали раны, варили еду. На рассвете мы оборудовали позиции. Первый день противник испытывал нас огнем. «Пятачок» напоминал действующий вулкан, непрерывно извергающий огонь и дым. На третий день фашисты решили, видно, сбросить нас в Неву и с диким воем бросились на наши позиции. Моряки били по ним из орудий, отстреливались из карабинов и автоматов. Многие из них были убиты, другие лежали у пушечных колес, истекая кровью. Но, подойдя к нам на бросок гранаты, немцы не выдержали, повернули обратно. И тут три оставшихся в живых моряка, без бушлатов, в одних изодранных тельняшках, бросились вдогон за ними. Мгновение — и три фашиста упали замертво, а два других корчились в предсмертных судорогах у ног матросов...

Александр Иванович Ганичев работает бригадиром Нейского лесозавода в Костромской области. Всю войну он прошел рядовым разведчиком-артиллеристом. Александр Иванович дополняет рассказ майора Шумаева:

— Никогда из памяти не изгладятся дни, проведенные на «пятачке». Бушующее море огня и металла. Земля гудит и содрогается. Края бесчисленных воронок срослись между собой. Снег пропитан кровью, перемешан с глиной... Но «пятачок» стоял насмерть. Его покидали только раненые. Убитых заваливала землей очередная пачка снарядных разрывов. A на помощь нам спешили по льду Невы новые бойцы. Шли, проваливаясь в ледяную воду, под пулями и снарядами. С нечеловеческой стойкостью отстаивали мы небольшой по площади, но очень важный в военном отношении клочок земли. Так было надо. Так требовала Родина. Так повелевал нам долг советского воина. На этой «малой земле» мы выпустили кровь из жил фашистского зверя, приготовившегося к последнему прыжку на Ленинград.

Во второй половине октября на понтонах седьмой переправы на левый берег был переброшен и второй отдельный батальон 11-й стрелковой бригады, в котором служил безымянный воин, донесший до нас вести с плацдарма. Он был убит в самый канун 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, когда была сделана еще одна попытка прорвать блокаду. Она снова не привела к успеху.

8 ноября Гитлер, выступая в Мюнхене, пророчествовал:

— Ленинград сам поднимет руки... Никто не освободит его, никто не сумеет прорваться сквозь созданные линии. Ленинграду придется умереть голодной смертью.

Но Ленинград и думать не хотел о том, что бесноватый фюрер может оказаться прав. Генеральный штурм города с треском провалился. Дивизии германской группы армий «Север», некогда прорвавшие линию Мажино, безнадежно застряли в пригородах Ленинграда. Мужество ленинградцев оказалось прочней хваленых укреплений, возводившихся на Западе в течение десятилетий. Гитлер рвал и метал. Старейшего своего полководца — кавалера рыцарского креста генерал-фельдмаршала Лееба, не сумевшего «разделаться» с Ленинградом, он обругал глупой бабой в генеральских штанах и отправил в позорную отставку...

...А жестокие бои на плацдарме не затихали, они шли и в ноябре, и в декабре, и в лютом, страшном январе. Отборные вражеские полки, мечтавшие пройти по ленинградским набережным парадным гусиным шагом, перемалывались здесь воинами «малой земли». В ходе многодневных яростных рукопашных схваток размеры плацдарма удалось расширить до семисот метров в глубину и до четырех километров по фронту. Даже зимой, когда повсюду под Ленинградом установилось относительное затишье, на «Невском пятачке» не умолкали грохот орудий, треск пулеметов, крики «ура»...

В апреле 1942 года Ставка Верховного главнокомандования приказала объединить Ленинградский и Волховский фронты в единый Ленинградский фронт. В его состав входили две группы войск — Ленинградская и Волховская. Командующим Ленинградской группой был назначен один из самых талантливых советских полководцев — генерал-лейтенант артиллерии Л. А. Говоров. Изучив оперативную карту и узнав драматическую историю Невского левобережного плацдарма, генерал сказал:

— Ничего там ожидать нельзя... Надо немедленно выводить людей с левого берега...

На «пятачке» было оставлено три с половиной сотни бойцов из 86-й стрелковой дивизии. Одним из героев этого бессмертного гарнизона стал начальник политотдела дивизии А. В. Щуров, работавший до а>йны секретарем Дзержинского райкома партии.

27 апреля на правом берегу получили с «пятачка» последнюю радиограмму: «Как один, бойцы и командиры до последней капли крови будут бить врага. Участок возьмут только через наши трупы».

29 апреля на левом берегу прогремела последняя пулеметная очередь. Фашисты вышли к Неве.

Невский левобережный плацдарм был возрожден осенью 1942 года, когда фашисты снова попытались осуществить давнюю свою мечту — навсегда покончить с Ленинградом. Не дожидаясь исхода битвы за Сталинград, Гитлер приказал к началу сентября провести операцию «Фойерцаубер» — «Волшебный огонь» — с целью продвинуться до южных окраин Ленинграда, форсировать Неву северо-восточнее города и охватить его плотным кольцом. В уличные бои в Ленинграде фашисты боялись вступать и их не планировали.

Руководство операцией было поручено главному гитлеровскому специалисту по осаде крепостей — фельдмаршалу Эриху фон Манштейну, который спешно прибыл сюда из-под Севастополя. Три его армейских корпуса, усиленные тяжелой осадной артиллерией, принимавшей участие в штурме Севастополя, нависли над Ленинградом с юга.

Но в это время части 70-й ордена Ленина и 86-й стрелковых дивизий форсировали Неву и захватили в районе Московской Дубровки и Арбузова плацдарм, откуда стали угрожать флангу германских войск, изготовившихся к атаке на город. В завязавшемся сражении воины «малой земли» списали в расход еще три вражеские дивизии.

Тяжелый удар по противнику в это же время нанесли и волховчане. Кровопролитные бои, снова закипевшие у стен великого города, оказали заметное влияние и на обстановку, сложившуюся на других фронтах. Ленинградцы шли в бой под девизом: «Бей сатану! Ударишь на Неве — отзовется на Дону!» Фон Манштейн, не солоно хлебавши, опять отправился на юг, теперь уже к берегам Дона — на помощь Паулюсу. А солдаты Манштейна, на которых гитлеровское командование возлагало особые надежды, остались гнить в синявинских болотах...

На «Невском пятачке» родилась Ленинградская гвардия. На плацдарме геройски сражалась 70-я стрелковая дивизия. Между прочим, известна она была и тем, что все ее бойцы по примеру своего командира Героя Советского Союза генерала А. А. Kpacнова отрастили усы. Этому соединению «усатых »энтузиастов» — первому на Ленинградском фронте — было вручено знамя с изображением В. И. Ленина.

До самого прорыва блокады Ленинграда на левобережном плацдарме успешно оборонялась одна рота гвардейцев-автоматчиков.