• СЛОВАРЬ

Память сердца — Невский "пятачок". Лениздат. 1970

Время лечит раны, оно сглаживает лик земли, изрытый воронками и траншеями. Время смягчает боль. Но оно не властно над памятью. Чем дальше отодвигаются события тех дней, тем дороже становятся они для каждого из нас.

Участники войны помнят те страшные огненные годы. Помнят, какой невероятно тяжелой ценой досталась победа над заклятым врагом. В народной памяти навсегда останутся подвиги, совершенные во имя жизни грядущих поколений, во имя счастья Советской Отчизны.

Многие офицеры и солдаты, воевавшие на «пятачке», приезжали в мирные дни в те места, где они сражались с врагом.

На одном из вечеров встречи ветеранов возникла идея создать в Невской Дубровские при Доме культуры комнату боевой и трудовой славы. Эта комната давно уже стала музеем. Но начинался этот музей с небольшого — с обращения по радио и в газетах к бывшим защитникам «пятачка» и к их родным с просьбой прислать воспоминания, описания боевых подвигов, фотографии, имена участников боев и другие материалы.

В Невскую Дубровку пошли письма. При Доме культуры в октябре 1962 года по инициативе партийной организации домостроительного комбината создали оргкомитет, который возглавил доброе начинание. Председателем организационного комитета избрали тогда заведующую библиотекой Дома культуры Валентину Павловну Одоеву, человека инициативного, настойчивого. Позже она стала директором Дома культуры и Музея боевой славы Невской Дубровки.

В 1956 году учительница географии местной школы Алевтина Арсентьевна Дмитриева организовала кружок юных краеведов. В конце сентября 1963 года, после открытия Музея боевой славы, в школе был создан кружок красных следопытов.

Экспонаты, письма с воспоминаниями и документами тщательно отбирались В. П. Одоевой, сортировались, появлялись в первых экспозициях.

Бывшие рабочие лесоцеха Ю. Алексеев и Н. Морозов принесли комсомольский билет № 7329476 рядового Ивана Михайловича Светлолобова. Они же нашли пробитый пулями и залитый кровью паспорт, военный билет и удостоверение № 1295 Николая Николаевича Кузнецова. Школьник Юра Кузнецов разыскал на территории бывшего «пятачка» алюминиевый котелок, на котором было нацарапано: «Лебедев Сергей Петрович, ур. Калининской области, Краснохолмского района, деревня Ощуково, рожд. 1913 г. 8-го октября».

Одним из впечатляющих экспонатов стал ящик с землей. В обычном квадратном метре земли с «пятачка» — около 10 килограммов металла: 38 пуль, гильза от снаряда, мина, граната и много осколков. Такой после войны была вся земля Невского «пятачка».

Музей боевой славы в Дворце культуры Невской Дубровки.

Художники С. Ф. Панкратов, С. И. Левенков, В. Н. Володимиров и другие подарили музею свои картины фронтовых лет. Писатель П. Лукницкий — карту боев на Невском плацдарме и несколько книг.

Значительную помощь музею в сборе экспонатов и розыске ветеранов боев на «пятачке» оказал офицер запаса В. В. Пашкин.

Волнующими экспонатами музея являются воспоминания участников боев, их письма. Эти письма — живые свидетели героизма и беззаветной верности Родине тех, кто стоял на защите невской твердыни. Они скупо и убедительно напоминают о суровом и тревожном времени, бессмертных подвигах.

«Я восемь раз был в боях на «пятачке»,— пишет В. И. Красотин.— Был в составе орденоносной части, которая обороняла «пятачок» в октябре 1942 года. В 1943 году там же мы шли на прорыв блокады. 14 января меня тяжело ранило. Лежал в госпитале. Получил первую группу инвалидности. У меня нет обеих ног и всех пальцев на руках. Но это письмо я пишу сам. По специальности я художник. Вот уже пятнадцать лет работаю на предприятии художником-оформителем. Есть у меня и небольшая картина о прорыве блокады и наступлении через Неву...»

«С большим волнением услышала я по радио о Невской Дубровке,— пишет Л. Чернявская.— Мое особое волнение объясняется тем, что мой муж был комиссаром 330-го стрелкового полка. Речь идет о Красикове Алексее Васильевиче. Он был членом партии с 1925 года. У меня сохранились его письма времен войны. Это наши семейные реликвии. Я вырастила и выучила нашего сына. Было очень-очень трудно. После войны я защитила диссертацию. Этот труд я проделала в знак памяти о нем, о Леше... Он хотел, чтобы я продолжала образование...»

«Впервые я посетил «пятачок» зимой 1942 года,— пишет М. М. Соминсааий.— Командир полка выделил меня в коробейники для обслуживания бойцов переднего края. Вечером прибыл на переправу с салазками. На салазках — махорка, писчая и курительная бумага и другая мелочь. Были еще духи — «Роза» и «Боевые подруги».

Ночью, получив маскхалат, я с салазками отправился за санями с продуктами. Сани тянули бойцы. Дошли до середины реки, немец осветил переправу ракетами и начал обстрел. Мы прижались ко льду. Но прижимайся не прижимайся — на открытом месте не очень-то спрячешься. Несколько человек так и не поднялись со льда. А я с оставшимися в живых кое-как добрался до берега.

На «пятачке» отправился я по траншеям на КП. Пo траншеям мне пробираться трудно: мешал протез-корсет. Я уже тогда носил его из-за повреждения позвоночника.

Бойцы встречали меня, шутили: «Наш старик не подведет». И я старался не подводить их. Опустошат мои салазки, я за новой порцией на другой берег».

«Слышала я по радио о музее в Невской Дубровке,— сообщала М. О. Машина.— Мне хотелось бы посмотреть в нем все. Моя дочь погибла там в 1943 году. Я ездила туда, была на братской могиле, ходила по тем местам, где и она ходила.

Танк-памятник, установленный на бывшем Невском «пятачке».

Дочь училась в медицинском техникуме, потом в институте. В начале войны ее послали работать в поликлинику. Но Шура сказала мне: «Мама, я пойду на фронт. Я там больше нужна. А здесь кто-нибудь старенький справится. Я комсомолка и должна быть на фронте...»

Письма, письма... Они написаны в шестидесятых годах. Написаны теми, кто остался в живых, или родственниками тех, кто погиб в лихую годину.

НЕРАЗОРВАВШАЯСЯ ГРАНАТА

Как-то летним вечером 1964 года два любителя-рыболова — ленинградский инженер Виктор Васильевич Самарин и электромонтер Дубровского домостроительного комбината Николай Евгеньевич Андреев — отправились на рыбалку. На зорьке натаскали окуньков.

Поеживаясь от холода, Николай Евгеньевич зябко потер руки.

— В самый раз для ухи. Только где бы дровишки раздобыть.
— А я еще с вечера бревно тут приметил,— отозвался Виктор Самарин.— Вон из земли торчит.

Рьгболовы вытянули из песка бревно, заглянули в черную пустоту под ним и невольно отпрянули.

Притихнув, смотрели они на останки того, кто когда-то встретил здесь свою смерть. Он дрался до последнего вздоха. Он не успел бросить гранату. Она лежала под рукой — проржавевшая.

На черепе — пробитый навылет шлем. В холодном сухом песке — туго набитая полевая сумка.

Над Невой поднималось солнце. Заливались птицы в кустах. Осторожно плескались о берег волны.

Друзья бережно разложили содержимое полевой сумки на палатке. Бумаги выцвели, поблекли. Но можно было многое прочесть. Время пощадило даже карандашные записи.

Вот список личного состава 4-й роты 2-го отдельного стрелкового батальона. Две с лишним сотни русских, украинских, казахских, татарских фамилий, имена родственников, адреса. Списки взводов. Список выбывших в санчасть. Список представленных к званию «ефрейтор» и «младший сержант». И письма.

Рыболовы осторожно собрали бумаги, прикрыли останки воина землей, отметили низкий холмик старой солдатской каской и молча зашагали к автобусной остановке. Находку они отнесли в корреспондентский пункт газеты «Советская Россия» в Ленинграде.

За поиски взялся корреспондент газеты Виктор Иванович Аверин, бывший фронтовик, сапер, участник боев на Невском «пятачке». Он читал и перечитывал солдатские письма — волнующие документы тех далеких и грозных дней.

«Время сейчас такое, что расстраиваться нельзя,— писал матери в Ленинград сын Коля.— Этим делу не поможешь. Нужно воевать, и ничего тут не поделаешь. Скоро, мама, праздник 7 ноября, и как бы хотелось быть нам всем вместе. А мы все в разных местах. Да теперь и не до праздников».

А вот письмо к матери от комсомольца Володи Новикова.

«На обед нам дают какие-нибудь консервы. Я разделался со своими шпротами, взял в карман папиросы, в 10 раз больше патронов и пошел на самый передний край. Не торопясь стрелял. Выстрелю две обоймы, подожду и снова стреляю. Вернулся к своим и лег отдыхать. А вечером совсем неожиданно принесли гармонь и под гармонь пели песни. Конечно, не в окопах, а немного в тылу, в землянке. Если бы кто-нибудь мне раньше сказал, что и на фронте поют песни, никогда бы не поверил. А вот сам был участником. Вы, наверное, обратили внимание на сообщение в газете «Ленинградская правда» от 31 октября «Вести с фронта» — о действиях наших войск на берегу реки в районе Д. и А. Это описываются наши действия... »

«Писать больше некогда. Прощайте на всякий случай».

И еще. Оно написано 5 ноября, вероятно перед самой атакой.

«Дорогие мои папа, мама, Лиля, Нонна и крестная! Я жив и здоров. Нахожусь в окопе. Предстоит двигаться вперед, и потому пишу всего несколько строк. В ближайшие дни писать не буду, но вы не беспокойтесь. Всех крепко целую».

Кто они, авторы этих писем? Как сложилась их судьба? С чего начинать поиски?

Виктор Аверин решил прежде всего узнать, кому принадлежала полевая сумка.

Вероятнее всего, офицеру. Уж не ротный ли командир, направляясь 5 ноября 1941 года в штаб батальона за получением боевой задачи, захватил с собой, все эти документы и заодно солдатские письма, чтобы сдать их на полевую почтовую станцию? Вот он в списке — лейтенант Иван Иосифович Бешкенадзе, 1913 года рождения, член партии с 1939 года. Вот и его письмо к отцу — старому Сосо в село Сочхети близ Кутаиси, датированное 3 ноября 1941 года.

«Привет, отец! — писал лейтенант.— Желаю всего доброго и здоровья. Если спросите, как я живу, то живу я пока очень хорошо. Послал вам по почте 800 рублей. Кроме того, выслал денежный аттестат в Ткибульский военкомат. Дело в том, что я нахожусь в таком месте, где деньги мне не нужны. Будьте счастливы. Я себя чувствую хорошо...»

Виктор Аверин послал это письмо своим коллегам в Тбилиси, в редакцию газеты «Заря Востока». Корреспонденты грузинской газеты Ш. Гвинианидзе и Т. Мамаладзе перед выездом в Сочхети встретили знакомого из Кутаиси.

— Не знаете ли вы Иосифа Тадеозовича Бешкенадзе? — спросили они.
— Сосо! Как же! Крепкий старик. Шахтером в Ткибули был. Сейчас в колхозе работает.
— Ну а с сыном его Вано, который погиб на фронте, приходилось вам встречаться?
— Погиб? Да что вы! Вано жив и здоров. Преподает в Кутаисском горном техникуме.

В тот же вечер корреспонденты «Зари Востока» и Бетшкенадзе встретились. Рукой, искалеченной в бою, Вано неловко перебирал листки бумаги.

— Это письмо я написал на левом берегу Невы, у переправы номер шесть,— вспоминал он.— Немцы были совсем близко, на расстоянии броска ручной гранаты. Били они по нам из шестиствольных минометов. Питались мы скудно. Ребята еле стояли на нотах. И все-таки мы атаковали. Седьмого ноября, в день праздника, делили перед боем сухари и патроны. Какие люди гибли там! В моей роте воевали три питерских большевика, инженеры, один из них был кандидатом технических наук...

Вскоре Виктор Аверин получил от капитана запаса Вано Бешкенадзе письмо:

«Бои были тяжелыми и шли почти каждый день. Остаться на «пятачке» живым и невредимым считалось чудом. Мы дрались на плацдарме несколько недель. Потом нас сменила другая часть. Нева замерзла, и мы перешли по льду. В тылу нас пополнили, помыли в башне и через 10 дней снова бросили в бой. Тогда я был тяжело ранен. Выходила военный врач Дроздова. Этой русской женщине, работавшей в эвакогоспитале, я обязан жизнью».

«После первого боя на «пятачке» в роте осталось всего 20 человек. Фронтовые мои записи сгорели, а имена однополчан постепенно забылись. Хорошо помню, что свое письмо я вручил тогда старшине. Вечером приехали кашевары, и старшина собрал письма, чтобы с оказией доставить их в Ленинград. А вот как звали его, не помню...»

Виктор Аверин разыскал в Московской области старшину Н. Н. Жеребцова.

«Старшиной в роте я был до октября 1941 года,— сообщил Жеребцов в редакцию.— Потом меня назначили командиром взвода... Старшиной в то время был в роте старший сержант Сергей, а вот фамилии его я не помню — то ли Кузнецов, то ли Кузьмин...»

В списке личного состава роты не оказалось ни Сергея Кузьмина, ни Сергея Кузнецова. Однако один из документов полевой сумки подсказал подлинную фамилию старшины.

«Я, музыкант сверхсрочной службы,— значилось в документе,— красноармеец 2-го отделения 2-го взвода 4-й роты П. В. Громов, доверяю старшине роты т. Никифорову получить в финчасти причитающуюся мне зарплату (разницу) в cyммe 58 рублей 75 коп. Доверенность заверяю: политрук роты Г. Зенкович».

В ротном списке Никифорова не оказалось. Но в сумке было письмо П. В. Громова к родным в Ленинград. Адрес на солдатском треугольнике привел корреспондента к дому на Сытнинской. Сюда 23 года назад посылал письмо сверхсрочник П. В. Громов. Тогда письмо не дошло до Ленинграда. Теперь оно наконец добралось до адресата.

Журналиста встретила вся семья Громовых во главе с самим Павлом Васильевичем. Он прочел собственное письмо. И рассказал:

— Ранен я был в бою. У самых ног разорвалась немецкая граната. Ну, а там известно что: госпитали, поезда... Потом воевал и в конной разведке, и в пехоте, и в артиллерии. Под самый конец войны снова попал в духовой оркестр. В День Победы играл марш на балтийском берегу в Кенигсберге. И еще раз играл его через четыре месяца на берегу Тихого океана в Порт-Артуре... Недавно вышел на пенсию. Здоровье хромает! Дает себя знать «пятачок». А вот кому тогда отдал письмо и доверенность — не помню. Много народу за войну перед глазами промелькнуло.

Долго и упрямо искал журналист того, кто, сраженный фашистской пулей, не успел бросить гранату, не успел донести до полевой почты сумку с солдатскими письмами. Он разыскал многих, но имя и фамилию его так и не узнал.

18 сентября 1964 года Тосненский горвоенком подполковник Корниенко сообщил в Ленинградский областной военный комиссариат:

«Доношу, что останки неизвестного советского воина, обнаруженные недавно в районе бывшей деревни Арбузово на левом берегу Невы, погребены в братской могиле, расположенной на Марьинском кладбище в городе Кировске».
Городок Кировск вырос у 8-й ГЭС на месте поселка Московская Дубровка, за который было пролито столько крови. Там и похоронили бойца — почтальона 1941 года. И прощальным салютом над ним был грохот ручной гранаты, которая пролежала рядом с воином 23 года.

...В 1966 году в Москве состоялся Второй всесоюзный слет юных следопытов. На слет собрались сотни мальчишек IH девчонок со всей страны. Алыми искрами пионерских галстуков расцветилась Красная площадь. Школьники рапортовали о поисках и находках, о том, что делают они для увековечивания памяти героев.

И когда ребята — посланцы Ленинграда — пронесли по Красной площади горсти нашпигованной сталью земли, той самой земли, что хранится в Музее боевой славы Невской Дубровки, cтарики снимали шляпы, а военные вскидывали руки к козырькам фуражек.

Земля героев... За нее беззаветно дрались ленинградцы и москвичи, киевляне и хабаровцы. О ней знает вся страна.

Однажды в музей Невской Дубровки пришло письмо от моряков одной из частей Краснознаменного Тихоокеанского флота. Они просили прислать им горсть священной земли, политой кровью морских пехотинцев, сражавшихся здесь в годы Великой Отечественной войны. Музей отослал на Дальний Восток не только священную землю в гильзе снаряда, найденного на поле боя, но и ряд документов и фотографий, связанных с местами, где сражались моряки.

С каждым годом растет дружба музея со многими городами страны. Налажена переписка со многими школами, предприятиями, вузами.

Весной 1967 года Невскую Дубровку посетили научные сотрудники Музея обороны Волгограда. Они увезли в город-герой на Волге горсть священной ленинградской земли и куски металла, напоминавшие о боях на Невском «пятачке». Земля с «пятачка» хранится во многих школах Ленинграда, а также в ряде школ Москвы, Барнаула, Бреста, Балтийска, Таллина.

С каждым днем ширятся связи Музея боевой славы Невской Дубровки, пополняются его экспозиции, становятся известными новые имена героев. Большую помощь в этой кропотливой работе оказывает совет ветеранов Невского «пятачка», который проводит конференции, вечера встреч участников боев с молодежью, поддерживает связь с бывшими однополчанами, живущими ныне во многих областях и республиках страны.

В картотеке музея собрано уже около пяти с половиной тысяч фамилий тех, кто воевал под Невской Дубровкой. Со многими из них, а также и с родственниками установлена постоянная связь.

По ходатайству музея и совета ветеранов в Невской Дубровке несколько улиц названы именами героев, погибших на «пятачке». На улицах Журбы, Щурова установлены мемориальные доски. Дубровской средней школе присвоено имя Героя Советского Союза летчика Оскаленко, погибшего в районе Невской Дубровки.

В Доме культуры Невской Дубровки часто проходят торжественные встречи с пионерами, допризывниками, трудящимися комбината. На эти встречи в гости к дубровчанам приезжают ветераны Невского «пятачка».