 |
 |
 |
В. В. Сиповскiй
ИСТОРИЧЕСКАЯ ХРЕСТОМАТIЯ
ПО ИСТОРIИ
РУССКОЙ СЛОВЕСНОСТИ
Т. 2 — ВЫП. 4
(РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА 20—30 Г. XIX В.)
Изданiе третье
Петроградъ
Издан. Я. Башмакова и Кº.
1917
Стр. 99—103
Пушкинъ.
ПОЭМЫ И РОМАНЫ ВЪ СТИХАХЪ:
Мѣдный Всадникъ.
Петербургская повѣсть.
Вступленiе.
На берегу пустынныхъ волнъ
Стоялъ Онъ, думъ великихъ волнъ
И вдаль глядѣлъ. Предъ нимъ широко
Рѣка неслася; бѣдный челнъ
По ней стремился одиноко.
По мшистымъ, топкимъ берегамъ .
Чернѣли избы здѣсь и тамъ,
Прiютъ убогаго чухонца;
И лѣсъ, невѣдомый лучамъ
Въ туманѣ спрятаннаго солнца,
Кругомъ шумѣлъ.
И думалъ Онъ:
„Отсель грозить мы будемъ шведу;
Здѣсь будетъ городъ заложенъ,
На-зло надменому сосѣду;
Природой здѣсь намъ суждено
Въ Европу прорубить окно,
Ногою твердой стать при морѣ;
Сюда, по новымъ имъ волнамъ,
Всѣ флаги въ гости будутъ къ намъ—
И запируемъ на просторѣ".
Прошло сто лѣтъ — и юный градъ,
Полнощныхъ странъ краса и диво,
Изъ тьмы лѣсовъ, изъ топи блатъ
Вознесся пышно, горделиво.
Гдѣ прежде финскiй рыболовъ,
Печальный пасынокъ природы,
Одинъ у низкихъ береговъ
Бросалъ въ невѣдомыя воды
Свой ветхiй неводъ, нынѣ тамъ
По оживленнымъ берегамъ
Громады стройныя тѣснятся
Дворцовъ и башенъ; корабли
Толпой со всѣхъ концовъ земли
Къ богатымъ пристанямъ стремятся;
Въ гранитъ одѣлася Нева;
Мосты повисли надъ водами;
Темнозелеными садами
Ея покрылись острова—
И передъ младшею столицей
Главой склонилася Москва,
Какъ передъ новою царицей
Порфироносная вдова.
Люблю тебя, Петра творенье;
Люблю твой строгiй, стройный видъ,
Невы державное теченье,
Береговой ея гранитъ,
Твоихъ оградъ узоръ чугунный,
Твоихъ задумчивых ночей
Прозрачный сумракъ, блескъ безлунный,
Когда я въ комнатѣ моей
Пишу, читаю безъ лампады,
И ясны спящiя громады
Пустынныхъ улицъ, и свѣтла
Адмиралтейская игла,
И, не пуская тьму ночную
На золотыя небеса,
Одна заря смѣнитъ другую
Спѣшитъ, давъ ночи полчаса;
Люблю зимы твоей жестокой
Недвижный воздухъ и морозъ,
Бѣгъ санокъ вдоль Невы широкой,
Дѣвичьи лица ярче розъ,
И блескъ, и шумъ, и говоръ баловъ,
А въ часъ пирушки холостой—
Шипѣнье пѣнистыхъ бокаловъ
И пунша пламень голубой;
Люблю воинственную живость
Потѣшныхъ Марсовыхъ полей,
Пѣхотныхъ ратей и коней
Однообразную красивость;
Въ ихъ стройно-зыблемомъ строю
Лоскутья сихъ знаменъ побѣдныхъ,
Сiянье шапокъ этихъ мѣдныхъ,
Насквозь прострѣленныхъ въ бою;
Люблю, военная столица,
Твоей твердыни дымъ и громъ,
Когда полнощная царица
Даруетъ сына въ царскiй домъ,
Или побѣду надъ врагомъ
Россiя снова торжествуетъ,
Или, взломавъ свой синiй ледъ,
Нева къ морямъ его несетъ.
И, чуя вешни дни, ликуетъ.
Красуйся, градъ Петровъ, и стой
Неколебимо, какъ Россiя!
Да умирится же съ тобой
И побѣжденная стихiя:
Вражду и плѣнъ старинный свой
Пусть волны финскiя забудутъ
И тщетной злобою не будутъ
Тревожить вѣчный сонъ Петра!
Была ужасная пора:
Объ ней свѣжо воспоминанье...
Объ ней, друзья мои, для васъ
Начну свое повѣствованье.
Печаленъ будетъ мой разсказъ...
________
Часть первая.
Надъ омраченнымъ Петроградомъ
Дышалъ ноябрь осеннимъ хладомъ;
Плеская шумною волной
Въ края своей ограды стройной,
Нева металась, какъ больной
Въ своей постели безпокойной.
Ужъ было поздно и темно;
Сердито бился дождь въ окно,
И вѣтеръ дулъ, печально воя.
Въ то время изъ гостей домой
Пришелъ Евгенiй молодой...
Мы будемъ нашего героя
Звать этимъ именемъ. Оно
Звучитъ прiятно; съ нимъ давно
Мое перо ужъ какъ-то дружно;
Прозванья намъ его не нужно—
Хотя въ минувши времена
Оно, быть можетъ, и блистало
И подъ перомъ Карамзина
Въ родныхъ преданьяхъ прозвучало;
Но нынѣ свѣтомъ и молвой
Оно забыто. Нашъ герой
Живетъ въ Коломнѣ; гдѣ-то служитъ,
Дичится знатныхъ и не тужитъ
Ни о покойницѣ роднѣ,
Ни о забытой старине.
И такъ, домой пришедъ, Евгенiй
Стряхнулъ шинель, раздѣлся, легъ—
Но долго онъ заснуть не могъ
Въ волненьи разныхъ размышленiй.
О чемъ же думалъ онъ? О томъ,
Что былъ онъ бѣденъ, что трудомъ
Онъ долженъ былъ себѣ доставить
И независимость и честь;
Что могъ бы Богъ ему прибавить
Ума и денегъ; что вѣдь есть
Такiе праздные счастливцы,
Ума недальняго, лѣнивцы,
Которымъ жизнь куда легка!
Что служитъ онъ всего два года...
Онъ также думалъ, что погода
Не унималась; что рѣка
Всё прибывала; что едва ли
Съ Невы мостов уже не сняли,
И что съ Парашей будетъ онъ
Дня на два, на три разлученъ.
Такъ онъ мечталъ. И грустно было
Ему въ ту ночь, и онъ желалъ,
Чтобъ вѣтеръ вылъ не такъ уныло,
И чтобы дождь въ окно стучалъ
Не так сердито...
Сонны очи
Онъ наконецъ закрылъ. И вотъ,
Рѣдѣетъ мгла ненастной ночи,
И бледный день уж настает...
Ужасный день!
Нева всю ночь
Рвалася къ морю противъ бури,
Не одолѣвъ ихъ буйной дури...
И спорить стало ей не вмочь...
Поутру надъ ея брегами
Тѣснился кучами народъ,
Любуясь брызгами, горами
И пѣной разъяренныхъ водъ.
Но силой вѣтра отъ залива
Перегражденная Нева
Обратно шла, гнѣвна, бурлива,
И затопляла острова;
Погода пуще свирѣпѣла,
Нева вздувалась и ревѣла,
Котломъ клокоча и клубясь—
И вдругъ, какъ звѣрь остервенясь,
На городъ кинулась. Предъ нею
Всё побѣжало, всё вокругъ
Вдругъ опустѣло... Воды вдругъ
Втекли въ подземные подвалы;
Къ рѣшеткамъ хлынули каналы—
И всплылъ Петрополь, какъ Тритонъ,
По поясъ въ воду погруженъ.
Осада! приступъ! Злыя волны,
Какъ воры, лѣзутъ въ окна; челны
Съ-разбѣга стекла бьютъ кормой;
Садки подъ мокрой пеленой,
Обломки хижинъ, бревны, кровли,
Товаръ запасливой торговли,
Пожитки блѣдной нищеты,
Грозой снесенные мосты,
Гроба съ размытаго кладбища
Плывутъ по улицам!..
Народъ
Зритъ Божiй гнѣвъ и казни ждетъ.
Увы! всё гибнетъ: кровъ и пища!
Гдѣ будетъ взять?
Въ тотъ грозный годъ
Покойный царь еще Россiей
Со славой правилъ. На балконъ,
Печаленъ, смутенъ, вышелъ онъ
И молвилъ: "Съ Божiей стихiей
Царямъ не совладеть". Онъ сѣлъ
И, въ думѣ скорбными очами
На злое бѣдствiе глядѣлъ.
Стояли стогны озерами,
И въ нихъ широкими рѣками
Вливались улицы. Дворецъ
Казался островомъ печальнымъ.
Царь молвилъ—изъ конца въ конецъ,
По ближнимъ улицамъ и дальнымъ,
Въ опасный путь средь бурныхъ водъ
Его пустились генералы
Спасать и страхомъ обуялый
И дома тонущiй народъ.
Тогда, на площади Петровой—
Гдѣ домъ въ углу вознесся новый,
Гдѣ надъ возвышеннымъ крыльцомъ
Съ подъятой лапой, какъ живые,
Стоятъ два льва сторожевые—
На звѣрѣ мраморномъ верхомъ,
Безъ шляпы, руки сжавъ крестомъ,
Сидѣлъ недвижный, страшно бледный
Евгений. Он страшился, бѣдный,
Не за себя. Онъ не слыхалъ,
Какъ подымался жадный валъ,
Ему подошвы подмывая,
Какъ дождь ему въ лицо хлесталъ,
Какъ вѣтеръ, буйно завывая,
Съ него и шляпу вдругъ сорвалъ.
Его отчаянные взоры
На край одинъ наведены
Недвижно были. Словно горы,
Изъ возмущенной глубины
Вставали волны тамъ и злились;
Тамъ буря выла; тамъ носились
Обломки... Боже, Боже! тамъ—
Увы! близехонько къ волнамъ,
Почти у самаго залива—
Заборъ некрашеный, да ива
И ветхiй домикъ: тамъ онѣ,
Вдова и дочь, его Параша,
Его мечта... Или во снѣ
Онъ это видитъ? иль вся наша
И жизнь ничто, какъ сонъ пустой,
Насмѣшка рока надъ землей?
И онъ, какъ будто околдованъ,
Какъ будто къ мрамору прикованъ,
Сойти не можетъ! Вкругъ него
Вода—и больше ничего.
И, обращенъ къ нему спиною
Въ неколебимой вышинѣ
Надъ возмущенною Невою,
Стоитъ съ простертою рукою
Гигантъ на бронзовомъ конѣ.
Часть вторая
Евгенiй пробрался на остров, гдѣ
былъ домъ его Параши, но дома не
оказалось Евгенiи—
. . . остановился;
Пошелъ назадъ—и воротился.
Глядитъ... идетъ... еще глядитъ:
Вотъ мѣсто, гдѣ ихъ домъ стоитъ;
Вот ива. Были здѣсь ворота;
Снесло ихъ, видно. Гдѣ же домъ?
И, полонъ сумрачной заботы,
Все ходитъ, ходитъ онъ кругомъ,
Толкуетъ громко самъъ съъ собою—
И вдругъ, ударя въ лобъ рукою,
Захохотал.
Ночная мгла
На городъ трепетный сошла;
Но долго жители не спали
И межъ собою толковали
О днѣ минувшемъ.
Утра лучъ
Изъ-за усталыхъ, блѣдныхъ тучъ
Блеснулъ надъ тихою столицей—
И не нашелъ уже слѣдовъ
Бѣды вчерашней. Багряницей
Уже прикрыто было зло.
Въ порядокъ прежнiй всё вошло.
Уже по улицамъ свободнымъ,
Съ своимъ безчувствiемъ холоднымъ
Ходилъ народъ. Чиновный людъ,
Покинувъ свой ночной прiютъ,
На службу шелъ. Торгашъ отважный,
Не унывая, открывалъ
Невой ограбленный подвалъ,
Сбираясь свой убытокъ важный
На ближнемъ выместить. Съ дворовъ
Свозили лодки.
Графъ Хвостовъ,
Поэтъ, любимый небесами,
Ужъ пѣлъ безсмертными стихами
Несчастье невскихъ береговъ.
Но бѣдный, бѣдный мой Евгенiй...
Увы! его смятенный умъ
Противъ ужасныхъ потрясенiй
Не устоялъ. Мятежный шумъ
Невы и вѣтровъ раздавался
Въ его ушахъ. Ужасныхъ думъ
Безмолвно полонъ, онъ скитался;
Его терзалъ какой-то сонъ.
Прошла недѣля, мѣсяцъ—онъ
Къ себѣ домой не возвращался.
..............................................
Разъ онъ спалъ
У невской пристани. Дни лѣта
Клонились къ осени. Дышалъ
Ненастный вѣтеръ. Мрачный валъ
Плескалъ на пристань, ропща пени
И бьясь об гладкiя ступени,
Какъ челобитчикъ у дверей
Ему не внемлющихъ судей.
Бѣднякъ проснулся. Мрачно было:
Дождь капалъ: вѣтеръ вылъ уныло,
И съ нимъ вдали, во тьмѣ ночной,
Перекликался часовой...
Вскочилъ Евгенiй; вспомнилъ живо
Онъ прошлый ужасъ; торопливо
Онъ всталъ; пошелъ бродить, и вдругъ
Остановился — и вокругъ
Тихонько сталъ водить очами
Съ боязнью дикой на лицѣ.
Онъ очутился подъ столбами
Большого дома. На крыльцѣ
Съ подъятой лапой, какъ живые,
Стояли львы сторожевые,
И прямо въ темной вышинѣ,
Надъ огражденною скалою,
Кумиръ съ простертою рукою
Сидѣлъ на бронзовомъ конѣ.
Евгенiй вздрогнулъ. Прояснились
Въ немъ страшно мысли. Онъ узналъ
И мѣсто, гдѣ потопъ игралъ,
Гдѣ волны хищныя толпились,
Бунтуя злобно вкругъ него,
И львовъ, и площадь, и того,
Кто неподвижно возвышался
Во мракѣ мѣдною главой,
Того, чьей волей роковой
Надъ моремъ городъ основался...
Ужасенъ онъ въ окрестной мглѣ!
Какая дума не челѣ!
Какая сила въ немъ сокрыта!
А въ семъ конѣ какой огонь!
Куда ты скачешь, гордый конь,
И гдѣ опустишь ты копыта?
О мощный властелинъ судьбы!
Не такъ ли ты надъ самой бездной
На высотѣ, уздой желѣзной
Россiю поднялъ на дыбы?
Кругомъ подножiя кумира
Безумецъ бѣдный обошелъ
И взоры дикiе навелъ
На ликъ державца полумiра.
Стѣснилась грудь его. Чело
Къ рѣшѣтке хладной прилегло,
Глаза подернулись туманомъ,
По сердцу пламень пробѣжалъ,
Вскипѣла кровь. Онъ мраченъ сталъ
Предъ горделивымъ истуканомъ—
И, зубы стиснувъ, пальцы сжавъ,
Какъ обуянный силой черной:
"Добро, строитель чудотворный!"
Шепнул онъ, злобно задрожав:
"Ужо тебѣ!.." И вдругъ стремглавъ
Бежать пустился. Показалось
Ему, что грознаго царя,
Мгновенно гнѣвомъ возгоря,
Лицо тихонько обращалось...
И онъ по площади пустой
Бѣжитъ, и слышитъ за собой,
Какъ будто грома грохотанье, —
Тяжело-звонкое скаканье
По потрясенной мостовой—
И, озаренъ луною блѣдной,
Простерши руку въ вышинѣ,
За нимъ несется всадникъ мѣдный
На звонко-скачущемъ конѣ.
И во всю ночь, безумецъ бѣдный
Куда стопы ни обращалъ,
За нимъ повсюду всадникъ мѣдный
Съ тяжелымъ топотомъ скакалъ.
И съ той поры, когда случалось
Идти той площадью ему,
Въ его лицѣ изображалось
Смятенье; Къ сердцу своему
Онъ прижималъ поспѣшно руку,
Какъ бы его смиряя муку;
Картузъ изношенный снималъ,
Смущенныхъ глазъ не подымалъ
И шелъ сторонкой.—Островъ малый
На взморье виденъ. Иногда
Причалитъ съ неводомъ туда
Рыбакъ, на ловлѣ запоздалый,
И бѣдный ужинъ свой варитъ;
Или чиновникъ посѣтитъ,
Гуляя въ лодкѣ въ воскресенье,
Пустынный островъ. Не взросло
Тамъ ни былинки. Наводненье
Туда, играя, занесло
Домишко ветхiй. Надъ водою
Остался онъ какъ черный кустъ—
Его прошедшею весною
Свезли на баркѣ. Былъ онъ пустъ
И весь разрушенъ. У порога
Нашли безумца моего...
И тутъ же хладный трупъ его
Похоронили—ради Бога.
Советский Энциклопедический Словарь. — Москва, 1980. — С. 188
«МЕДНЫЙ ВСАДНИК», поэтич. обозначение памятника Петру I в Ленинграде (1768—1778, открыт в 1782, скульптор Э. М. Фальконе), воспетого А. С. Пушкиным в поэме «М. в.» (1833). Бронз. конная статуя Петра, установленная на гранитной скале («гром-камень» массой 1600 т), отличается драматичностью, многогранностью образа преобразователя страны.
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Ме́дный вса́дник — памятник Петру I на Сенатской площади в Санкт-Петербурге. Его открытие состоялось 7 (18) августа 1782 года. Памятник изготовлен из бронзы. Название «медный» закрепилось за ним благодаря поэме А. С. Пушкина «Медный всадник»... ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ
| Б. Земляной, Ю. Чевокина. В мире занимательных фактов. — Алма-Ата, изд. Казахстан, 1965. — С. 122—123 |
|
IV. ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ. ПИОНЕРЫ-ЛЮДИ И ПИОНЕРЫ-ВЕЩИ ... Для этой цели было создано специальное приспособление. Представьте себе два бруска, в которых по всей длине выдолблен полукруглый желоб. В желоб одного бруска положили металлические шары и накрыли другим бруском. Сверху на эти своеобразные салазки с предосторожностями погрузили камень и при помощи системы блоков стали тянуть вперед. Многотонный груз довольно легко сдвинулся с места. Так он и доехал до самого Петербурга. Конечно, во время перевозки нужно было наращивать нижний желоб и подкладывать в него шары, иначе камень съехал бы на землю. Это приспособление и послужило прообразом подшипника, который является сейчас составной частью многих машин. |
Ссылки
- Пушкин Александр Сергеевич — ЭнциклопедиЯ
- Альбом А. С. Пушкин и его время в изобразительном искусстве первой половины 19 века. 1985
- В. В. Сиповскiй. Историческая Хрестоматiя по исторiи русской словесности. — Петроградъ, изд. Я. Башмакова и К°., 1917
